… Все, чему нас учат в средней школе, то ли не остается в памяти вовсе, то ли лежит в ней мертвым грузом, о котором его владелец не вспоминает даже тогда, когда отчаянно нуждается в нем. Исключение составляют лишь сведения по предметам, которые человек потом изучал в школе высшей.
Понятно, что выпускник химического вуза (да и любого, в программу которого входил курс химии), скорее всего, помнит, что такое амфотерные соединения и чем альдегиды отличаются от кетонов. И человек с дипломом историка вряд ли перепутает Первую битву при Пуатье со Второй.
Но попробуйте-ка вспомнить то, к чему вы уже не возвращались после выпускного вечера. К примеру: на чьей стороне сражались Италия, Болгария, Япония в Первой мировой войне? Или: в некоторых справочниках указана предельная растворимость воды в воде – 55,56. Что это значит? А чем археоптерикс отличается от птеродактиля? Как будет звучать числительное 527468 в творительном падеже? Можно ли заразиться гемофилией? Почему насекомые, даже бескрылые, могут падать с любой высоты, не разбиваясь?..
Это не сборник головоломок для эрудитов. В школьные годы каждый из нас слышал точный и внятный ответ на каждый из этих вопросов. Ну да уж ладно, давайте попытаемся просто в лоб, по программе – только чур в учебники не подглядывать. Итак, что гласит первый закон Ньютона? В чем состоит принцип Ле Шателье? Что такое аллель, гамета, зигота? Что утверждает теорема Виета?
Однажды в собравшейся у нас за столом компании друзей зашел разговор о программе «Что? Где? Когда?» и о том, откуда люди берут вопросы для нее. Одна гостья сказала, что у нее есть хороший вопрос-загадка:
– Постарайся угадать, кто такие братьев пять. Двое бородаты, двое безбороды…
– …а последний, пятый выглядит уродом: только справа борода, слева нету ни следа! – подхватил и закончил я.
– Откуда ты знаешь? – изумленно спросила моя собеседница.
Все присутствующие с интересом ждали ответа. Их было человек десять, все в возрасте между тридцатью и сорока, с высшим образованием, профессионально успешные и культурно развитые. Каждый из них в свое время не раз и не два держал в руках книжку с этим стишком. И ни один ее не вспомнил. А когда я ее назвал, мне просто отказались верить.
Мне ничего не оставалось, как снять с полки эту книжку – учебник ботаники для средней школы – и, удостоверившись, что все присутствующие учились именно по нему, открыть его на странице, где были загадка и ее отгадка. Вся компания смотрела на меня так, словно я нашел в книжке нечто, чего в ней не было и быть не могло – скажем, пару страниц на древнехеттском языке или описание событий, случившихся через много лет после ее выхода. Даже после напоминания и наглядной демонстрации никто не вспомнил, что он это уже учил…
Пусто-пусто
Конечно, нет ничего страшного в том, что никто из моих знакомых не помнит довольно неуклюжий стишок из школьного учебника. Не велика беда, если ни у кого из них не осталась в памяти и та особенность морфологии садовых роз, ради запоминания которой этот стишок был приведен: два чашелистика из пяти имеют ровные края, два – зубчатые, а у пятого один край ровный, другой с зубчиками. И даже если не каждый из них припомнит, что вообще такое «чашелистики», у каких растений они бывают и где расположены – это тоже можно пережить. Но с некоторых пор я обнаружил, что примерно такова же степень сохранности вообще всех сведений, которые преподаются в средней школе.
Уточню: речь идет именно о средней школе, о программе общего среднего образования. О том, что «проходят» между начальной школой и получением аттестата зрелости (во времена моего собственного детства это были классы с пятого по десятый, сейчас, если я ничего не путаю, – с шестого по одиннадцатый). Следы того, чему нас учили в школе начальной, видны, как говорится, невооруженным глазом: считать (хотя бы в пределах четырех действий арифметики), читать и писать (пусть с ошибками, о которых у нас еще будет отдельный разговор) умеет каждый. Да, конечно, там, в начальных классах, были какие-то еще предметы и занятия, даже тему которых мы сегодня не всегда можем вспомнить. Да, не всякий из нас сразу сообразит, как сложить, скажем, 3/7 и 11/17, – хотя всех, несомненно, этому учили. Но в любом случае мы точно вынесли из этого периода некоторую сумму прочных знаний и навыков – причем таких, которым многие из нас вряд ли смогли бы научиться «между делом», самоучками.
Менее очевидно, но не менее несомненно наследие высшей школы. Мне приходилось убеждаться: человек всегда помнит довольно много из того, чему его учили в институте, – даже если он давно уже не работает по своей «дипломной» специальности или не работал по ней никогда. Насколько полезно бывает это знание – это уж кому как повезет (порой полученные некогда навыки пригождаются самым неожиданным и непредвиденным образом), но в любом случае оно никуда не девается.
А вот в промежутке – абсолютная пустота.
Все, чему нас учат в средней школе, то ли не остается в памяти вовсе, то ли лежит в ней мертвым грузом, о котором его владелец не вспоминает даже тогда, когда отчаянно нуждается в нем. Исключение составляют лишь сведения по предметам, которые человек потом изучал в школе высшей.
Понятно, что выпускник химического вуза (да и любого, в программу которого входил курс химии), скорее всего, помнит, что такое амфотерные соединения и чем альдегиды отличаются от кетонов. И человек с дипломом историка вряд ли перепутает Первую битву при Пуатье со Второй.
Но попробуйте-ка вспомнить то, к чему вы уже не возвращались после выпускного вечера. К примеру: на чьей стороне сражались Италия, Болгария, Япония в Первой мировой войне? Или: в некоторых справочниках указана предельная растворимость воды в воде – 55,56. Что это значит? А чем археоптерикс отличается от птеродактиля? Как будет звучать числительное 527468 в творительном падеже? Можно ли заразиться гемофилией? Почему насекомые, даже бескрылые, могут падать с любой высоты, не разбиваясь?..
Это не сборник головоломок для эрудитов. В школьные годы каждый из нас слышал точный и внятный ответ на каждый из этих вопросов. Ну да уж ладно, давайте попытаемся просто в лоб, по программе – только чур в учебники не подглядывать. Итак, что гласит первый закон Ньютона? В чем состоит принцип Ле Шателье? Что такое аллель, гамета, зигота? Что утверждает теорема Виета?
Ведущий программ о науке на радио «Свобода» Александр Костинский рассказывал, что как-то задал примерно полусотне коллег (половину из которых составляли журналисты со всероссийской известностью) вопрос, что такое логарифм, – и не получил ни единого внятного ответа. Тогда он спросил, что такое синус – с тем же результатом. Встревожившись, он начал выяснять, что вообще эти образованные, успешные люди помнят из школьного курса математики и физики.
Общими усилиями удалось вспомнить словосочетания «теорема Пифагора» и «закон Ома», но никто так и не смог членораздельно сформулировать, что они гласят. Конечно, выборка в его маленьком опросе была не вполне репрезентативна – все его респонденты представляли одну профессиональную и социальную группу. Но трудно предполагать, что в журналисты целенаправленно отбирают тех, кто не способен запомнить школьную премудрость.
Но если все это так, то на что же мы потратили наши лучшие годы? Ведь шесть лет – шесть лет! – мы каждый божий день вставали, как прóклятые, в несусветную рань, натягивали отвратительную униформу, высиживали почти неподвижно от четырех до шести часов и потом еще вечером, порой до поздней ночи, корпели над всей этой премудростью. Терпели унижения перед доской, выслушивали учительские и родительские нотации, отчаянно искали способ не показывать маме дневник, изворачивались, зарабатывали комплексы вины и неполноценности, плакали, бесились, думали о самоубийстве…
Сегодня через все это проходят новые поколения – наши дети, племянники, внуки. Результаты сокрушительны: согласно недавно опубликованным данным РАМН, в России практически не осталось здоровых детей школьного возраста. В качестве причины педиатры обычно первым делом называют плохое питание – прежде всего злоупотребление фаст-фудом, ставшим для нынешнего поколения детских врачей главным воплощением мирового зла. С этим, однако, плохо согласуется рейтинг «школьных» болезней, в котором первое место занимают заболевания опорно-двигательного аппарата: плоскостопие, искривление позвоночника, нарушение осанки. Как бы ни были вредны чипсы и кола, искривить ребенку позвоночник они все-таки не могут. Зато это с успехом делает школьный режим: дети по нескольку часов кряду остаются неподвижными в противоестественной для них позе, а на переменах могут лишь чинно ходить по коридору, как заключенные, – в то время как их тело благим матом вопит, что ему надо бегать, прыгать, лазить, стоять на голове. Человеческий ребенок (как и детеныш любого млекопитающего) генетически запрограммирован на непрерывное упражнение своего опорно-двигательного аппарата, это необходимое условие его формирования. И если ребенка искусственно лишают такой возможности – стоит ли удивляться, что его скелет, связки, мышцы и навыки управления всем этим формируются с грубыми нарушениями? Вдобавок постоянный конфликт требований организма со школьными порядками становится источником хронического стресса – а он, как давным-давно известно, является одним из главных факторов развития заболеваний желудочно-кишечного тракта (вплоть до язвы желудка). Так что и этими болезнями, занимающими в списке угроз детскому здоровью второе место, наши дети обязаны не одному лишь фаст-фуду. Тем более трудно списать на него настоящую эпидемию близорукости и прочих нарушений зрения, которыми страдает до 40% выпускников российских средних школ.
Но я сейчас – не о здоровье подрастающего поколения. Я о том, что получили мы и что получают наши дети за часы и годы, с мясом выдранные из лучшей поры жизни?
Выходит, что ровным счетом ничего.
Невостребованное сказуемое
Обычно на это говорят, что, дескать, мы в свое время знали все, чему нас учили, но потом то, что не имело никакого отношения к нашей жизни и работе, забылось. Будь это так, естественным было бы спросить, стоит ли мучить всех знаниями, которые потом понадобятся одному на тысячу, да и этого одного им еще обязательно будут учить отдельно. Но ведь и это неправда.
Каждую зиму мне приходится объяснять кому-нибудь из своих знакомых, что грипп не лечится антибиотиками. Поскольку вызывается не бактерией, а вирусом, не имеющим собственных биохимических систем, на которые могли бы подействовать антибиотики. И каждый раз для моих собеседников (взрослых, социально успешных людей с высшим образованием) принципиальность разницы между бактерией и вирусом оказывается полным откровением – большинство из них считали эти слова просто синонимами.
Между тем, школьные учебники подробно рассказывают о различиях между этими формами жизни, а грипп уж точно касается каждого, причем регулярно. И невежество в этом вопросе может буквально стоить человеку жизни. Дело в том, что за гриппом обычно тянется шлейф вторичных пневмоний, вызываемых уже бактериями – в том числе часто теми, которые постоянно живут в человеческих легких и в «мирное время» агрессивности не проявляют. У человека, глотавшего антибиотики «превентивно», такие бактерии могут приобрести устойчивость – и тогда вызванную ими пневмонию могут и не успеть вылечить.
Еще в незапамятно-советские времена ленинградские социологи провели остроумное исследование, выбрав для него молодых домохозяек – девчонок, которые сразу после школы, никуда не поступая и не устраиваясь на работу, выскочили замуж и сидели с детьми. Всем им был задан простейший вопрос: сварится ли мясо быстрее, если прибавить огонь под кипящей кастрюлей? Подавляющее большинство твердо ответило «да». Немногие затруднились дать ответ – вероятно, заподозрив какой-то подвох именно в том, что у них спрашивают очевидную вещь. О том, что температура кипения есть постоянная величина для данного состава жидкости и не зависит от интенсивности подогрева, никто из них – совсем недавно прошедших школьный курс физики, где об этом прямо говорится, – не вспомнил. Хотя с проявлениями этого эффекта им в своей повседневной жизни приходилось сталкиваться постоянно.
Даже в тех случаях, когда школьное знание вроде бы впрямую относится к профессиональной деятельности человека, оно зачастую остается ненужным. Одна моя коллега как-то призналась мне, что до сих пор не знает, что такое «сказуемое». Мол, вроде бы это слово, которое выражает действие, но что же тогда такое «глагол»?
О существовании таких категорий, как части речи и члены предложения, она даже не вспомнила. В этом не было бы ничего удивительного, кабы речь шла о человеке любой другой профессии – от повара до программиста, от слесаря до скульптора. (Хотя опять же – зачем тогда их мучить этим ненужным знанием?) Но для автора этого признания русский язык – главный и наиболее употребительный рабочий инструмент. Причем владеет она им виртуозно, умея не только передать тончайшие оттенки смысла, но и придать тексту стилистическое изящество. И почти за двадцать лет такой работы ей ни разу не понадобилось знание о том, что такое сказуемое. Так кому же тогда нужен весь этот громыхающий в сочленениях филологический понятийный аппарат, который сотни тысяч несчастных учителей пытаются впихнуть в головы миллионов еще более несчастных детей?!
Следует, пожалуй, упомянуть еще два факта. Сегодня в программе средней школы есть по крайней мере два предмета, более или менее сопоставимых по востребованности во взрослой жизни с грамотностью и умением считать – иностранный (читай – английский) язык и «информатика», под которой подразумеваются базовые навыки обращения с компьютером. Эти два умения почти всегда оказываются полезны своему обладателю, чем бы он потом в жизни ни занимался (хотя, конечно, разные профессии и должности очень сильно различаются по уровню требований в этих областях: шоферу-дальнобойщику не обязательно вообще знать английский, но чем лучше он его знает, тем выше его шансы найти выгодную работу на международных рейсах). Так вот, среди людей, мало-мальски профессионально владеющих хотя бы одним из этих искусств, я не встречал ни одного, который вынес бы свое умение из средней школы (исключая разве что выпускников языковых спецшкол). Никто даже не называл школу как место получения первоначальных, базовых знаний, облегчивших дальнейшее обучение. Языком и компьютером овладевают на специальных курсах, в институтах, в ходе непосредственного общения с носителями нужных знаний – словом, как угодно и где угодно, только не на школьных уроках.
И второе: ситуацию еще можно было бы понять, если бы образование в целом пользовалось в обществе безусловным уважением, и сам факт успешного обучения в средней школе заметно повышал бы социальный статус человека – независимо от того, какие конкретные знания вынес оттуда данный индивидуум и насколько они ему в жизни помогли. (Подобную роль в нашем обществе начинает играть образование высшее – своеобразный социальный допуск к «чистой», нефизической работе, пусть даже и никак не связанной со специальностью, которая значится в дипломе). Тогда отмена всеобщего среднего образования означала бы, что энная часть детей с раннеподросткового возраста обрекается на низкий социальный статус. Однако современное российское общество, мягко говоря, не единодушно в таком отношении к образованию. Как свидетельствует проведенный в августе 2006 года опрос ВЦИОМ, с утверждением, что для достижения успеха в жизни и хорошей карьеры надо хорошо учиться в школе, согласен лишь 51% взрослых россиян, в то время как 40% считают, что школьные отметки не влияют на карьеру и успех. При этом 36% полагают, что школа наносит ущерб психическому и физическому здоровью ребёнка (47% опрошенных продолжают верить, что обучение в современной школе позволяет ребёнку стать гармонично развитой личностью с широким кругозором и хорошей физической подготовкой). Иными словами, свою функцию (если, конечно, считать таковой обучение детей и подготовку их к самостоятельной жизни в обществе) средняя школа не выполняет не только в реальности, но и в представлении общества – или, по крайней мере, изрядной его части.
Источник: «Отечественные записки», т. 33, №6, 2006 г.